ГЛАВА 49

ВОЙНА С ДЖЕМОМ

К концу 1994 года Ишаеву и Баланеву удалось уже полностью затушить пожар, который разгорелся вокруг них после обнародования фактов, раскрывающих их истинную сущность. И сразу же вслед за этим начались репрессии против неугодных и, в первую очередь, против меня, «Единства» и «Уссурийского казачьего войска».

Мой офис напоминал тогда маленький, но издалека видимый огонек, вокруг которого бушевала темная стихия, пытавшаяся его затушить. Несколько кабинетов в левом крыле двухэтажного здания занимал штаб «Уссурийского казачьего войска», более десяти кабинетов на двух этажах занимали мои коммерческие структуры. «Единство» занимало пять кабинетов в правом крыле корпуса с отдельным выходом на улицу.

Все расходы по «Единству» и «Уссурийскому казачьему войску» (оплата помещений, транспорт, техническое оборудование и т. д.) лежали на мне, так как коммерческой деятельностью эти структуры не занимались. Работники  этих организаций (только в «Единстве» более 10 человек) числились  в моих коммерческих фирмах, и там же получали зарплату, хотя занимались лишь вопросами общественными.

Несколько помещений занимала созданная мной на базе «Уссурийского казачьего войска» служба безопасности, в состав которой входили 8–10 человек моей личной охраны, 15–20 казаков, дежуривших в три смены круглосуточно, и несколько групп быстрого реагирования, которые находились в офисе днем.

Несмотря на противодействие со стороны властей, деятельность по пресечению уличного беспредела я не прекращал и опирался в этом большей частью на казаков и спортсменов. Машины нужных мне людей (порядка тридцати штук) были снабжены рациями, оставшимися от «Свободы», что позволяло в случае необходимости находить друг друга в любой точке города и оперативно решать возникавшие вопросы.

Когда Ишаеву и Баланеву удалось загасить разгоревшийся вокруг них скандал, они направили всю свою ярость против меня и моего окружения. Но так как я имел тогда уже высокий общественно-политический статус и внимательно следил за обстановкой, их злобные выпады, не достигали цели. Убедившись, что официальные методы здесь не действуют, коррумпированные начальники решили натравить на меня лидера дальневосточного криминального мира Джема, который находился от них в зависимости в связи с заведенным против него уголовным делом, суть которого ниже изложу:

Однажды в момент очередного запоя Джем зашел в винный магазин с целью восполнить оскудевшие запасы спиртного. Находившаяся при нем свита хотела взять водку без очереди, но оказавшиеся там двое сотрудников милиции им сделали замечание. Обидевшись, Джем приказал сопровождавшим его лицам затолкать обоих в машину и вывезти за город, где объяснить с позиции силы, кто в городе хозяин. Однако краевая милиция с этим не согласилась и через некоторое время, он оказался в тюрьме.

На свободу Джема выпустили лишь через семь месяцев, но не в связи с закрытием уголовного дела, а якобы по состоянию здоровья. Причем произошло это именно в тот момент, когда коррумпированные власти решили объявить  войну мне и «Единству». 

Ранее отношения с Джемом у нас были натянутые, об этом знали многие. Но, когда его посадили в хабаровскую тюрьму, я стал ему помогать. Жена Джема часто приезжала по его делам в Хабаровск, и я ей оказывал всестороннюю помощь, а также выдавал ежемесячно по тысяче долларов на личные расходы. Помимо этого неоднократно передавал через Эдика Сахно деньги адвокатам Джема, а когда он вышел на  свободу, дал ему, для решения оставшихся у него проблем, еще 20 тысяч долларов.

Джем был признателен мне, но так как на него давило начальство, а возвращаться в тюрьму не хотелось, стал тайно настраивать против меня и «Единства» людей из своего окружения. Внешне всем казалось, что мы с ним друзья, тем более что он был крестным отцом моего младшего сына, но за моей спиной плелись серьезные интриги. На открытый конфликт он идти не решался, понимая, что я ему не по зубам, но провокации следовали одна за другой, в связи с чем, мне неоднократно приходилось приезжать в Комсомольск для выяснения возникавших вопросов.

В начале осени 1994 года после очередной провокации, закончившейся как всегда поражением моих недоброжелателей, мы прогуливались с Джемом по берегу реки и беседовали о смысле жизни. В процессе разговора я ему сказал, что вскоре начнутся в мире серьезные события, в результате которых человечество разделится на сторонников Света и тьмы, и всем придется встать перед конкретным выбором.

Джем понял, что я имею в виду, так как однажды у нас был разговор на эту тему, посмотрел на меня грустно, задумался и сказал: «Я знаю». После этого интриги  с его стороны прекратились. Тем более что к тому моменту вышла на всеобщее обозрение информация о «милицейских коттеджах» и «генеральской квартире», и было заведено уголовное дело, где главными обвиняемыми выступали Ишаев и Баланев.

Джем знал, что проблемы у Ишаева и Баланева возникли после того, как они объявили войну мне и «Единству», и понял, что со мной лучше дружить, чем воевать. В связи с этим, 10 ноября 1994 года, в момент празднования своего дня рождения, на котором присутствовали криминальные авторитеты из многих регионов России, он посадил меня за столом по правую руку от себя и уделил при всех повышенное внимание.

В тот же день поздно вечером я уехал в Хабаровск, а еще через день улетел в Москву. Расстались мы с ним как родные братья, и это было очевидно всем. Ишаев узнал об этом почти сразу же, и Джема поставили перед выбором: либо он выступает против меня и «Единства» и получает всестороннюю поддержку, либо отправляется в тюрьму (так как уголовное дело на него не закрыто). Оказавшись перед столь нелегким выбором, Джем ушел в запой.

Внутренне он был готов уже к войне со мной, но как ее начать, не представлял. Все знали, что я сделал для него много хорошего, а плохого, как ни старались люди из его окружения, найти ничего не смогли. Помог ему в этом самый близкий из его окружения (негодяй, каких мало) вор в законе по кличке Стрела, находившийся на крючке у милиции. За неимением подходящего повода Стрела его придумал, а Джем ввиду личной заинтересованности перепроверять не стал. И вот как это произошло.

Летом 1994 года, когда я приехал на несколько дней в Хабаровск, ко мне в офис зашел вор в законе Эдик Сахно и сказал: «Володя, я пригнал из Владивостока  японский джип, предназначенный Джему. Помоги найти человека, на которого его можно оформить, а через пару дней от меня приедут люди и машину заберут».

Я вызвал директора одной из своих фирм Александра Мисько, в подчинении которого находились автомагазин и автостоянка и, объяснив суть дела, и чья машина, попросил Эдику помочь. Мисько оформил машину на себя, а доверенность на имя Джема отдал Сахно. После этого поставил джип на подчиненной ему автостоянке, под окном сторожевой будки, а номера и ключи от машины закрыл в своем личном сейфе.

Прошло полгода. За машиной не приезжали. У Джема их было тогда много, и его устраивало то, что джип находится под присмотром. Мисько в моменты моих приездов в Хабаровск жаловался: «Петрович, ну что это? Машина стоит. Обещали забрать. Зачем мне такая ответственность? Если с ней что-то случится, не расплачусь». Неоднократно он говорил об этом по телефону и Сахно, тот обещал забрать, но ничего не менялось.

10 ноября я с женой и несколькими людьми из своего окружения приехал к Джему на день рождения, и чтобы решить этот вопрос окончательно, взял с собой Мисько. В Комсомольск приехали утренним поездом. На вокзале нас ждали машины. Меня по указанию Джема встретил Эдик Сахно, и это было кстати. Подозвав Мисько, я завел разговор, из которого стало ясно, что джип сейчас Джему не нужен, и более того, является  обузой, так как для него требуется надежный гараж или автостоянка.

Когда Мисько стал настаивать, чтобы машину забрали, Сахно предложил продать ее через мой автомагазин. Я сказал Эдику, что продажей пусть занимаются его люди (чтобы не было потом претензий по деньгам), а оформить сделку можем через мой магазин. Сахно не захотел с этим связываться и пообещал в ближайшее время машину забрать. Для надежности я попросил Джема взять это дело под личный контроль. Через несколько дней, когда я находился уже в Москве, за джипом приехал Олег Стрела, и с ним еще двое. Они в присутствии Мисько и нескольких моих людей осмотрели машину и, убедившись в том, что все в порядке, уехали на ней в Комсомольск.

От Хабаровска до Комсомольска 400 километров. Дорога плохая, и развивать большую скорость опасно. Стрела, будучи за рулем в состоянии наркотического опьянения, перепутал машину с самолетом и улетел на большой скорости в кювет, в результате чего джип сильно пострадал. Джему, находившемуся в запое после ультиматума Ишаева, он сказал, что машину лишь слегка поцарапал, но, зная, что ему нужен повод для войны, сообщил, что в автомастерской, где ее ремонтировали после аварии, обнаружили на днище старую вмятину. Из этого следует, что на ней ездили в Хабаровске. Джем за это зацепился и сказал: «Раз так, пусть Пудель отдаст взамен свой новый джип».

Японский джип «Land Cruiser», о котором упомянул Джем, мне подарили незадолго до того коммерсанты, которым я помог вернуть невозвратный долг. Легковых машин, на которых ездили мои люди, у меня было тогда много, но джип был единственный. Джем знал, что никто на его машине в Хабаровске не ездил, но ему нужен был повод для конфликта, и он его с подачи Стрелы получил. Зная мой характер, он был уверен, что я скорее сожгу свой джип, чем отдам ему при таких обстоятельствах, и в результате этого появлялся повод для конфликта и войны. 

Если бы по моей вине пострадала машина (как получилось у Стрелы), то я, не задумываясь, предложил бы взамен равнозначную, но этого не было. Сахно попросил найти человека, на которого ее можно оформить, и я ему в этом помог, ни о чем другом мы с ним не договаривались. В Хабаровске на этом джипе ездили только люди Сахно и Стрелы, более того, он далеко не новый: когда Сахно приехал на нем в Хабаровск из Приморского края, на его спидометре были многие тысячи километров. Джем знал об этом, поэтому не стал разбираться, откуда появилась старая вмятина и была ли она вообще, а попросту объявил мне войну, чего от него добивался Ишаев.

Стрела и с ним еще несколько человек приехали в мой офис, когда меня не было в Хабаровске, и в грубой форме стали требовать у моих водителей, чтобы им отдали мой новый джип. Естественно, им никто ничего не отдал, но все понимали, что Джем на этом не остановится. В связи с этим в Москву, где я в тот момент находился, вылетели люди из моего окружения, которые, получив от меня инструкции, тут же улетели обратно в Хабаровск, чтобы подготовиться до моего приезда к войне.

В тот раз я отсутствовал более месяца, и все это время занимался общественной, миротворческой и правозащитной деятельностью. Посетил Чеченскую и Ингушскую республики, а также Ростовскую область и Краснодарский край. Помимо прочего принимал участие в различных общественных мероприятиях в Москве. Джем все это время обрабатывал хабаровских авторитетов, чтобы они выступили против меня на его стороне. С ним старались не спорить, но и воевать со мной никто не хотел.

По установившейся уже традиции, если в городе возникали трения между спортивными, криминальными или национальными группировками, то не к Джему и его людям обращались, а ждали моего приезда. По приезду в Хабаровск я собирал общегородскую сходку (в своем ресторане или казино), и там разбирались все накопившиеся за время моего отсутствия вопросы.

В тот раз я прилетел в Хабаровск 18 декабря в сопровождении трех телохранителей из московской охранной фирмы, которые имели при себе официальное огнестрельное оружие (пистолеты ПМ). Прямо из аэропорта приехал в свой офис, где меня ждали мои люди и лидеры нескольких спортивных группировок. Выработав план действий на случай непредвиденных обстоятельств и наметив общегородскую сходку на 20 декабря, все разъехались, чтобы подготовиться к намечавшимся событиям.

Как и было запланировано, 20 декабря к 12 часам дня, в моем казино собрались почти все спортивные и казачьи лидеры, а также некоторые криминальные авторитеты и представители чеченской и азербайджанской диаспор, в общем – человек 50–60.

Минут через тридцать в казино позвонил из Комсомольска Джем, узнавший о городской сходке. В процессе телефонного разговора он высказал мне претензии за свой джип, и заявил в грубой форме, что будет лучше, если я уеду из Дальнего Востока совсем. А когда я попытался внести ясность в ситуацию с джипом, – наговорил оскорблений и пообещал приехать в Хабаровск, чтобы со мной расправиться, хотя я ему не грубил.  Содержание этого разговора я передал тем, кто пришел на городскую сходку, и  все как один заявили, что они на моей стороне.

Джем не хотел войны со мной, но страх перед Ишаевым и Баланевым был сильнее. Пойдя на открытый конфликт, он надеялся  на свой воровской титул (ибо по воровским законам криминальный мир обязан был его поддержать) и на помощь официальных властей (которые его на войну  со мной толкали). Он рассчитывал, что криминальные авторитеты в Хабаровске  встанут на его сторону, а казаки и спортсмены побоятся пойти на открытый конфликт одновременно и с криминальным миром, и с официальной властью. Однако все получилось иначе.

Уже через несколько часов после нашего разговора с Джемом по телефону в моем офисе собралось большое количество казаков, а также лидеры всех спортивных городских группировок и ряд уличных авторитетов, считавших, что Джем поступил неправильно, выступив на стороне коррумпированных властей. Они говорили: «Володя, мы видели, как много хорошего ты сделал для воров в законе и Джема в частности,  и если он в угоду властям поступил так с тобой, то мы не хотим с ним иметь ничего общего».

Когда поздним вечером 20 декабря Джем приехал со своей командой в Хабаровск, чтобы навести со мной разборки, то его и тех, кто за ним стоял, ждало разочарование. На мою сторону встали тысячи готовых к войне людей, возле Джема оказалось лишь несколько десятков уличных хулиганов (не считая приехавших с ним из Комсомольска), из которых воевать со мной не хотел никто.

Я находился в своем офисе, но благодаря поступавшей со всех сторон информации знал почти все, что творилось в городе. Рядом со мной были одетые по форме с нагайками и шашками казаки и наиболее приближенные ко мне люди, порядка двухсот человек. Более тысячи спортсменов рассредоточились в спортзалах, офисах и других местах, недалеко от места моего нахождения, а для связи при мне находились их представители с рациями и телефонами.

Все были вооружены, некоторые имели огнестрельное оружие, и это меня беспокоило. С одной стороны, я был благодарен всем, кто поддержал меня, а значит и «Единство», но с другой стороны, опасался, что ситуация может выйти из-под контроля, и как показало время, – не напрасно.

В мой офис из разных мест поступали нужные сведения. Многие офицеры милиции и представители разных уровней власти, недовольные действиями Ишаева, Баланева и их окружения, были тайно на нашей стороне. Открыто против своего начальства, они выступить боялись, но информацию через знакомых казаков, предпринимателей и спортсменов передавали с удовольствием.

Вскоре стало ясно, что краевые власти, зная, что может возникнуть стрельба, взрывы гранат и кровопролитие, не собирались это останавливать. Из Комсомольска в Хабаровск вела одна автомобильная дорога, и один раз в сутки приходил утром поезд. В краевом УВД знали Джема и его приближенных в лицо, и могли их остановить, но этого не сделали, более того, разрешили им свободно передвигаться по Хабаровску.

Помимо прочего нам стало известно, что краевые власти постараются по любому толкнуть Джема на открытый конфликт, чтобы появился повод спецподразделениям милиции напасть на мой офис. Пострадавших спишут на криминальные разборки. Меня уничтожат однозначно, и если не удастся это сделать при нападении спецназа, то решат этот вопрос в тюрьме. Слишком большой головной болью я являлся для Ишаева, Баланева и их преступного окружения.

Положение сложилось критическое. Все, находившиеся рядом со мной, оказались заложниками возникшей ситуации. Стоило кому-то спровоцировать возле моего офиса конфликт (а именно к этому все подводилось), как тут же на нас обрушилась бы вся мощь и сила краевых властей, в подчинении у которых находились армия, милиция и спецслужбы. Ишаев и Баланев во избежание ответственности срочно улетели из Хабаровска, положившись на своих подчиненных, что подтвердило наши худшие опасения.

Джем приехал в Хабаровск в ночь с 20 на 21 декабря. Информацию о планах Ишаева и Баланева я получил еще днем, и сразу же наметил действия, которые должны были эти планы нейтрализовать. Первым делом мы объявили чрезвычайный совет атаманов «Уссурийского казачьего войска» со срочным сбором в моем офисе, и оповестили об этом по телефону атаманов всех отделов и станиц Хабаровского и Приморского краев. Затем из офиса убрали всех, к кому можно было зацепиться с точки зрения закона.

Когда со мной остались лишь казаки, несколько членов правления «Единства» и по одному человеку для связи от каждой спортивной группировки (в общем, около ста человек), я сел на телефон и, обзвонив нужных мне людей, рассказал им о готовящейся провокации с упоминанием конкретных фактов имен и фамилий. В частности позвонил в Новочеркасск Верховному атаману СКВРиЗ Виктору Ратиеву (заместителем которого являлся) и в Москву председателю комиссии по правам человека Общественной палаты при президенте России (членом которой я тогда уже был) Михаилу Арутюнову.

Все телефоны в моем офисе прослушивались людьми Ишаева и Баланева, и то, что они услышали, их не обрадовало. Ситуация из криминальной, как они ее  пытались преподнести, перешла в политическую, и более того, вышла на всеобщее обозрение. Ибо мои сторонники, находящиеся в Москве и других регионах России подключили к этим событиям большое количество серьезных людей и организаций.   

Помимо этого, вице-президент «Единства» Александр Сергеев, казачий атаман Николай Шовкун и священник старообрядческой церкви из Приморского края отец Валерий выступили вечером по телевидению «Амур» и рассказали жителям хабаровского края о попытке краевых властей натравить на меня, «Единство» и казачество, лидеров криминального мира. В детали не углублялись, но, опираясь на это заявление, мы могли потом раскрутить этот вопрос на высоком общественно-политическом уровне.

Краевые власти хотели вывернуть ситуацию так, будто криминальные структуры (включая «Единство» и «Уссурийское казачье войско») воевали за сферу влияния, а подразделения милиции их остановили. Жертвы списали бы на противоборствующие стороны, и попробуй потом докажи обратное. Но после выступления представителей «Единства» и казачества по телевидению ситуация изменилась не в пользу начальства.

Поздно вечером к воротам моего офиса для выяснения обстановки подъехал в сопровождении нескольких человек Витя Кисель, которого Джем за полгода до этих событий назначил ответственным за криминальный мир Хабаровска. Я распорядился впустить его и двух уличных авторитетов, с которыми у меня были до этого хорошие отношения, на территорию офиса, чтобы они смогли убедиться, что здесь находятся готовые к войне казаки, и Джема никто не боится.

Пока я разговаривал с гостями, в офисе собрались в течение двадцати минут лидеры почти всех, имеющихся в городе спортивных группировок, которые узнали о приезде Киселя. Они все как один заявили ему, что их люди находятся в готовности и ждут лишь сигнала, чтобы выступить против Джема и тех, кто окажется на его стороне.

После того как Кисель и сопровождавшие его лица убедились, что о войне со мной не может быть и речи, я объяснил им, что через Джема, идущего на поводу у властей,  их втянули в политику. Более того, они оказались инструментом, при помощи которого краевые власти хотят ввести в игру специальные милицейские подразделения, после чего пострадают все, как с нашей стороны, так и со стороны Джема.

Расстались хорошо, воевать со мной никто из них не хотел, поэтому по возвращении в свой лагерь они, ничего не скрывая, рассказали Джему и его окружению все, что  увидели и услышали в моем офисе. После этого вопрос о военных действиях закрылся сам собой, ибо всем стало ясно, в том числе и коррумпированной власти, что моим противникам здесь ничего не светит.  Ночь прошла без эксцессов.

Весь следующий день Джем ездил по городу в сопровождении нескольких десятков человек и встречался со спортивными и казачьими лидерами. В процессе разговоров он пытался их убедить, что возникший конфликт – это наше с ним личное дело, казаков и спортсменов не касающееся. А также говорил, что тех, кто меня поддерживает, ждет суровое наказание, ибо это расценивается как противодействие всем ворам в законе. Но его слова всерьез не принимали, так как всем было ясно, что Джем проиграл.

Местные власти все это время пока он мотался по городу и настраивал против меня людей, делали вид, что ничего не происходит, хотя он ездил, не скрываясь, и далеко не один. К концу дня, когда окончательно стало ясно, что Джему в Хабаровске ничего не светит, он в расстроенных чувствах укатил со всей своей командой в Комсомольск.

Поражение Джема явилось большим ударом для всей ишаево-баланевской команды, которая стояла за его спиной, ибо инициатива в Хабаровском крае переходила почти по всем позициям ко мне. В общественно-политическом отношении краевые начальники мне не могли ничего сделать, после того, как стал заместителем Верховного атамана СКВРиЗ и членом комиссии по правам человека общественной палаты при президенте России. А надежда одолеть меня при помощи криминальных авторитетов провалилась. 

Джем, потеряв позиции в Хабаровске, терял их и на всем Дальнем Востоке, ибо Хабаровск по географическому и политическому положению являлся   центром дальневосточного региона. Поднимая в свое время общаковое движение, я исколесил весь Дальний Восток и был знаком со многими спортивными и уличными лидерами. В общении с людьми не ставил себя выше других, несмотря на большой вес в криминальном мире, и строил свои отношения на честности, порядочности и справедливости.

О том, что я создал движение «Единство», которому Хабаровские власти объявили войну, знали на Дальнем Востоке многие. Почти все считали, что я обречен на поражение, но в то же время относились ко мне с уважением, и с интересом наблюдали за ходом событий. Весть о том, что Джем, затеявший со мной войну по указанию властей, потерпел поражение, распространилась по Дальнему Востоку моментально. Казаки и спортсмены в соседних краях и областях, общающиеся между собой, встали на мою сторону,  не задумываясь. Из уличных авторитетов Джема тоже многие не поддержали, считая, что он поступил неправильно, выступив на стороне властей и милиции, чего по воровским законам не имел права делать.

В тот момент я мог реально заблокировать его в Комсомольске и закрыть для него весь Дальний Восток, но от окончательного поражения его спасли Ишаев и Баланев, для которых это означало собственное поражение. И после этого всем стало ясно уже окончательно, что между хабаровскими властями и криминальными авторитетами существует связь, которая ранее скрывалась. Всех, становившихся на сторону Джема, краевые власти открыто поддерживали, а моих сторонников подвергали гонениям.

Ко мне приходили лидеры спортивных группировок и другие, уважаемые в городе и крае люди, которые спрашивали: «Что нам делать? Появились списки, где указаны наши фамилии. Мы попали под жесткий прессинг со стороны хабаровских властей. Люди, стоящие за нами, оказались тоже под ударом. Мы тебя знаем, уважаем и готовы во всем поддержать, но ситуация из уличной переросла в политическую. Ты воюешь не с Джемом и его окружением, а с системой, которая сложилась по всей стране. Здесь мы бессильны. Скажи, что нам делать?».

Мне было горько и обидно, но я всем говорил: «Отходите в сторону сами и уводите из-под удара своих людей. В сложившейся ситуации вы мне ничем не поможете, так же, как и я не смогу вам ничем помочь. Обо мне не беспокойтесь. Я свой путь выбрал сознательно и пойду по нему до конца».

В тот момент у меня не было выбора. Мое время еще не пришло. Не обладая земной властью (которая находилась под контролем служителей дьявола), я не мог защитить людей, вставших на мою сторону, от тех, кто ею обладал без меры, и, исходя из этого, не имел права требовать от них невозможного.